Неточные совпадения
Может быть, нашла и забыла?» Схватив левой рукой правую, на которой было кольцо, с изумлением осматривалась она, пытая взглядом море и зеленые заросли; но никто не шевелился, никто не притаился в кустах, и в
синем, далеко озаренном море не было никакого знака, и румянец
покрыл Ассоль, а голоса сердца сказали вещее «да».
Он снова начал о том, как тяжело ему в городе. Над полем, сжимая его, уже густел
синий сумрак, город
покрывали огненные облака, звучал благовест ко всенощной. Самгин, сняв очки, протирал их, хотя они в этом не нуждались, и видел пред собою простую, покорную, нежную женщину. «Какой ты не русский, — печально говорит она, прижимаясь к нему. — Мечты нет у тебя, лирики нет, все рассуждаешь».
Одет в темно-синюю куртку необычного
покроя, вроде охотничьей.
Вздымаемый копытами снег
покрыл всех серым налетом, а
синяя шубка Катерины Ивановны совсем побелела.
Одета она была в шелковый
синий сарафан старого
покроя, без сборок позади и с глухими проймами на спине.
Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого
покроя, но подпоясывался кушаком; носил
синие шаровары и шапку со смушками, подаренную ему, в веселый час, разорившимся помещиком.
Он мне понравился своей благородной, задумчивой наружностью, своими печальными глазами с насупившимися бровями и грустно-добродушной улыбкой; он носил тогда длинные волосы и какого-то особенного
покроя синий берлинский пальто с бархатными отворотами и суконными застежками.
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо
покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на полу, черные, отливая
синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.
Зевая, почесываясь и укоризненно причмокивая языком, Ибрагим отпер двери. Узкие улицы татарского базара были погружены в густую темно-синюю тень, которая
покрывала зубчатым узором всю мостовую и касалась подножий домов другой, освещенной стороны, резко белевшей в лунном свете своими низкими стенами. На дальних окраинах местечка лаяли собаки. Откуда-то, с верхнего шоссе, доносился звонкий и дробный топот лошади, бежавшей иноходью.
Как всегда, у стен прислонились безликие недописанные иконы, к потолку прилипли стеклянные шары. С огнем давно уже не работали, шарами не пользовались, их
покрыл серый слой копоти и пыли. Все вокруг так крепко запомнилось, что, и закрыв глаза, я вижу во тьме весь подвал, все эти столы, баночки с красками на подоконниках, пучки кистей с держальцами, иконы, ушат с помоями в углу, под медным умывальником, похожим на каску пожарного, и свесившуюся с полатей голую ногу Гоголева,
синюю, как нога утопленника.
Я отворил дверь и пригласил «
синего» жандарма войти, — это был Пепко в
синем сербском мундире. Со страху Федосья видела только один
синий цвет, а не разобрала, что Пепко был не в мундире русского
покроя, а в сербской куцой курточке. Можно себе представить ее удивление, когда жандарм бросился ко мне на шею и принялся горячо целовать, а потом проделал то же самое с ней.
Северный ветер
покрывал чешуйчатою рябью Оку, которая мрачно
синела в почерневших, мокрых берегах своих.
В Киеве далеком, на горах,
Смутный сон приснился Святославу,
И объял его великий страх,
И собрал бояр он по уставу.
«С вечера до нынешнего дня, —
Молвил князь, поникнув головою, —
На кровати тисовой меня
Покрывали черной пеленою.
Черпали мне
синее вино,
Горькое отравленное зелье,
Сыпали жемчуг на полотно
Из колчанов вражьего изделья.
Златоверхий терем мой стоял
Без конька, и, предвещая горе,
Вражий ворон в Плесенске кричал
И летел, шумя, на сине море».
Сын кузнеца шёл по тротуару беспечной походкой гуляющего человека, руки его были засунуты в карманы дырявых штанов, на плечах болталась не по росту длинная
синяя блуза, тоже рваная и грязная, большие опорки звучно щёлкали каблуками по камню панели, картуз со сломанным козырьком молодецки сдвинут на левое ухо, половину головы пекло солнце, а лицо и шею Пашки
покрывал густой налёт маслянистой грязи.
Полоса яркого света, прокрадываясь в эту комнату, упадала на губы скривленные ужасной, оскорбительной улыбкой, — всё кругом
покрывала темнота, но этого было ей довольно, чтобы тотчас узнать брата… на
синих его губах сосредоточилась вся жизнь Вадима, и как нарочно они одни были освещены…
Сизо-синяя туча,
покрыв половину неба, неподвижно висела над монастырём, от неё всё кругом придавлено густой, сыровато душной скукой, медный крик колоколов был бессилен поколебать её.
Голову ее
покрывала дорогая черная шаль; одета она была в короткий бархатный шушун оливкового цвета и темно-синюю мериносовую юбку; белые руки, чинно сложенные у груди, поддерживали друг дружку.
Чорт выхватил, что ему было нужно, мигом свернулись у него крылья, мягкие, как у нетопыря, мигом вскочил в широкие, как море,
синие штаны, надел все остальное, подтянулся поясом, а рога
покрыл смушковой шапкой. Только хвост высунулся поверх голенища и бегал по песку, как змея…
Одет он был в
синий, старинного
покроя, суконный сюртук, из-под которого виднелась манишка с брыжами и кашемировый полосатый жилет, тоже, должно быть, очень старинный.
Мы успели только разглядеть старинного
покроя платье с длинным шлейфом, волочившимся в виде широкой шелестящей змеи, тонкое аристократическое сухое лицо без единой морщины и целый океан не выраженной слезами печали в глубине строгих
синих глаз.
Верхняя одежда его, из грубого
синего сукна, походила на венгерскую куртку; камзол и исподнее платье такого же цвета были немецкого
покроя; гибкий стан опоясывался черным кожаным ремнем с медною пряжкой; ноги до самых башмаков обрисовывались узкими шведскими штиблетами.
В первой паре с хозяйкою дома шел старик, одетый в белые короткие панталоны, в шелковых чулках, в башмаках, с туго накрахмаленными брыжжами и жабо, в
синем фраке
покроя французского кафтана.
Он схватил ее и,
покрыв горячими поцелуями, взглянул на жену. В ее
синих глазах он прочел прощение себе. Столетов, улыбаясь, смотрел на них и вскоре увел его, запретив всякое волнение больной.
Дописав эту заметку, отец Савелий окончательно сложил свою
синюю книгу, запер ее в шкаф и, улегшись на свой диван,
покрыл лицо чистым цветным фуляром, который ему подала с вечера протопопица.